Благодарность

ПЭЙРИНГ ИЛИ ПЕРСОНАЖИ: ЭНРИКО МАКСВЕЛЛ
РЕЙТИНГ: PG
ЖАНРЫ: ДРАМА
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ: ОТ ПЕРВОГО ЛИЦА, АЛЬТЕРНАТИВНАЯ ВСЕЛЕННАЯ РАЗМЕР: МИНИ
КОЛ-ВО ЧАСТЕЙ: 1
СТАТУС: ЗАКОНЧЕНО
ОПИСАНИЕ: Фик может обрасти предысторией и продолжением. Теоретически. Содержание: победил Искариот, его глава пожинает плоды победы.Название: Благодарность.
Автор: К.Б. (Galadriel aka Sir~Lady)
Бета: Sovenoc.
Категория: POV, AU.
Персонажи: Энрико Максвелл.
Рейтинг: PG
Предупреждения: фик может обрасти предысторией и продолжением. Теоретически.
Содержание: победил Искариот, его глава пожинает плоды победы.
Статус: закончено.
От автора: я начала писать этот минифик несколько месяцев назад, закончила только сейчас и подумываю о продолжении.

Надменное бледное лицо архиепископа исказилось в широкой и болезненной усмешке. Капилляры в уголках его глаз частично полопались, выдавая нездоровую нервную деятельность или же просто активную работу его далеко не трезвого разума. Нет, это не вино по такому случаю и не выкуренная в надежде на успокоение нервов сигарета привели молодого мужчину в такое состояние, Энрико пьянил куда более головокружительный яд – победа. Победа, за которой следовала по пятам такая желанная, такая необходимая для его жизни Власть. Да, он жил ею, дышал ею, питался ею, и одною Властью он был доволен и сыт.
Аудиенция у Папы была уже довольно скоро, но Максвелл больше не трепетал перед этим маленьким и сморщенным старичком, как это было ранее. Он лишь стоял перед большой, инкрустированной золотом двустворчатой дверью, ведущей в парадный зал, и тешился воспоминаниями о своем потрясающем триумфе, снова и снова прокручивая в замутненной памяти каждую деталь, смутно вспоминая каждое свое действие. Единственная странность заключалась в том, что он как будто смотрел на себя, такого бушующего и поглощенного действием, разыгрывающимся вокруг него, как бы со стороны. И вот он, активно жестикулируя, неистово зовет своих солдат в бой, приказывая уничтожать, уничтожать, уничтожать.… Всех. Стариков, детей и женщин. Нет, он не изверг, не палач и не садист, он – инквизитор. Эти люди просто иноверцы, а значит, они должны быть убиты им так же, как хищник убивает свою жертву. Он рожден для этого. Это все лишь его работа, которую он обязан выполнять хорошо, подобно любому правоверному человеку, для которого труд – это великая радость и успокоение. Следующий временной отрезок был спутанным и скомканным, как листок бумаги в мусорной корзине: обрывки криков, взрывы, черные полчища и свастика – все смешалось в одну тошнотворную серую массу. Эта война, как, впрочем, и любая другая на её месте, запомнилась ему именно черно-белой. Ведь на войне кровь не красная, она не имеет какой-либо цены или значимости, города покрываются мелкими хлопьями пепла, небо заволакивает непроницаемой дымовой завесой, через которую слабо проникает солнце, а страдания и слезы людей смешиваются в одну сплошную серую массу. Хотя, зачем он вообще старается что-то вспомнить? Весь этот путь был таким неважным, а потери столь незначительными в сравнении с тем триумфом, который, казалось, увенчал его голову, что это все это прошлое можно забыть, стереть из памяти, чтобы остатки детской совести не заставляли просыпаться по ночам и оглядываться назад.
И он стоял бы так еще очень долго, если бы сзади на его плечо не легла чья-то рука, заставляя мужчину слегка вздрогнуть и, обернувшись, одарить подошедшего надменным взглядом.
– Доброго дня, Ваше Высокопреосвященство, – мягко обратился отец Андерсон к своему бывшему подопечному, который теперь лишь небрежно кивнул головой в ответ, не удостоив подчиненного вниманием.
И правда, зачем тратить свое драгоценное время на того, кто в данный момент не нужен? Он уже больше не маленький мальчик, брошенный в бедном католическом приюте, а этот высокий и мягко улыбающийся блондин больше не воспитатель, к которому принято выражать почтение и благодарность. Нет, Максвелл никогда не испытывал ничего подобного к паладину. А за что его было благодарить? За то, что его силой заставляли учить наизусть молитвы, священное писание и сурово наказывали за непослушание? За одиночество, за то отчаяние, которое он испытывал изо дня в день? За детский страх перед казавшейся такой реальной вероятностью быть выброшенным на улицу? Нет, все что угодно, только не благодарность.
Священник, бывший по росту значительно выше архиепископа, окончательно обратился теперь в глазах Энрико в маленькую куклу или скорее в шахматную фигуру – ферзя, тогда как сам Максвелл был кукловодом или же опытным гроссмейстером, выигравшим пятиминутный блиц и теперь со скучающим выражением на лице пожимавшим руку сопернику, считая его явно недостойным партии с собой. А потому-то Энрико без всякой радости от встречи глянул снизу вверх в глаза своему джокеру. И что, что он принес ему победу? И что, что он смог сделать то, к чему так стремился Миллениум? Все равно, его, Максвелла, заслуга была намного больше, ведь он командир, а Андерсон всего-то на всего солдат, пусть и лучший. А эта жалкая кучка немецких националистов, след кровавого прошлого, недоработка отцов и дедов не имела никаких шансов на победу. Перед воинством Божьим не устоит никто.
Вот к ним поспешно направились двое мужчин, сообщив, что Папа ожидает начальника своего «спрятанного лезвия». Нет, на карающую длань Искариот похож не был, тринадцатый отдел являлся скорее маленьким, но чрезвычайно острым ножичком, предусмотрительно заложенным в рукав, чтобы в случае необходимости можно было ударить исподтишка, быстро и без лишнего шума. Вещь полезная, но не необходимая – это лишь часть того, что можно было бы назвать громким и несколько помпезным словом «инквизиция».
Две высокие двери раскрылись, и голубым глазам архиепископа явил себя парадный зал резиденции настоятеля Римско-католической церкви в Ватикане. Светлое помещение с рядом витражных окон по левую руку и креслом, расположенным прямо перед взором вошедшего. Убранство, естественно, было соответствующим месту, и, быть может, чересчур уж дорогим. За всю свою жизнь Энрико был здесь всего несколько раз, а теперь должен был получить благодарность от единственного в своем роде Наместника Бога на земле. Если бы это жалкое чувство чего-то стоило, если бы оно ценилось хоть как-то, то он, наверное, был бы счастлив, ибо до вершины оставалось всего три ступени, последняя из которых была недосягаемой, пока жив этот самый маленький старичок, с таким спокойным и пафосным голосом говоривший теперь положенную ему речь. Стоя на одном колене, с переполненной почтением улыбкой Энрико принимал эту благодарность, утешая себя тем, что он, победитель и триумфатор, должен сыграть свою роль так же хорошо, как всю свою приближающуюся к концу жизнь играл пожилой мужчина, восседающий на своем кресле в огне восходящего солнца. Только тогда он, Максвелл, будет иметь возможность когда-нибудь заметить собою ушедшего на покой, заслуженного и всеми уважаемого актера, которого, должно быть, в качестве своей нескончаемой благодарности причислят к Лику Святых.
Конечно, и его имя когда-нибудь будет в этом списке, теперь в его душе не оставалось и тени сомнения на этот счет. Благо, Господь даровал ему огромную милость – не сотворил его женщиной, ибо ни одна из них не способна забраться так высоко, как мужчина. Дочери Евы обречены всю жизнь платить за великий грех матери своей, оставаясь нечестивыми и порочными. И как бы они ни были сильны духом, как бы ни сияла их воля – они все равно остаются ведьмами, стервами, химерами, несущими в себе следы дьявола. И он доказал это в бесчисленный в истории раз, посрамив самую сильную из них, опустив её в пучину поражения, в самую бездну унижения, отобрав у нее смысл жизни и единственную цель. О, да, перед его глазами так и проносилось мгновение, когда эта протестантская тварь, с запекшейся кровью на безупречном ранее туалете и светлых запутавшихся волосах, взглянула на него своими синими глазами, в омуте которых плескалось теперь разве что отчаяние, смешанное с жуткой, разъедающей владелицу ненавистью. Этот последний, пронизывающий взгляд он будет помнить всегда, сколько бы лет не прошло после этого. Она должна была быть ему благодарна за то, что он не убил её сразу, позволив безупречной английской леди продолжать до конца дней своих презирать его где-нибудь в подземельях Ватикана.
При мысли об этом его безупречно вежливое лицо чуть изогнулось в отвратительной ухмылке: думая обо всем этом, Энрико несколько забылся. Сейчас ему следовало встать, поблагодарить его Святейшество и с его разрешения выйти, но Архиепископ продолжал стоять в своей коленопреклоненной позе.
– Отец Максвелл, я полагаю, Вы ожидаете каких-то указаний? – тихий голос, принадлежащий стареющему Папе вывел Энрико из раздумий и тот выпрямился, устремив на первого прямой до нахальства взгляд, хотя лицо его не выражало ничего кроме крайней степени почтения.
– Да, Ваше Святейшество, – он чуть склонился, произнося титул собеседника, – Мы, великая и единственно праведная Церковь, долго молча терпели еретиков, смевших поднимать на сынов Божьих свои нечестивые руки. Но теперь, когда тринадцатый отдел явил им всю мощь истинной веры, показал, что Господь с нами, мы не должны останавливаться. И я, Вашим светлым именем, обязан уничтожить остатки их, пока чернь, подобно плесени, не разрослась вновь! – глаза мужчины горели, излучая желание, – Нам следует направить в рассадники гнилья людского отряды и, как хирург вырезает опухоль, стереть их с лица земли! – Энрико сделал небольшую паузу и уже спокойнее подытожил, – Мы – карающая длань Господа нашего, и все рабы Его будут благодарны нам во веки вечные. Позвольте же мне покончить с протестантами!
– Хорошо. Можешь воспользоваться любыми резервами, если это понадобится. И да пребудет с тобой Господь! – беседа явно затянулась, и глава католической церкви был утомлен ею. К тому же это следовало сделать давно, так же как и следовало найти того, кто бы взял на свои плечи ответственность за жизни стольких людей, но алчные до власти гордецы под луной не переведутся никогда.
Еще раз поклонившись, Максвелл развернулся на каблуках и решительно направился к двери, не сдерживая более кривой, но довольной ухмылки. Еще одна ступенька наверх была готова и с нетерпением ожидала, когда он опустит свою идеально начищенную туфлю на её покрытую красным ковралином поверхность, а в его светловолосой голове не было и мысли о том, что он, глава тринадцатого специального отдела Священной Римско-Католической церкви, Его Высокопреосвященство, архиепископ Энрико Максвелл, может оступиться и с грохотом полететь вниз, ведь он сделает то, что должен, то, чего желает Господь, и весь Мир будет благодарен ему за это.